Читать онлайн «Март-апрель». Автор Вадим Кожевников. Электронная Библиотека > Кожевников Вадим Михайлович > Март- апрель (текст изд. 1944 г.) > Стр.1.
Март- апрель
Автор ее, Алексей Яковлевич Очкин, описывает боевые дела своего друга, «братишки» Вани Федорова, погибшего в Сталинграде смертью героя. Сам Очкин шестнадцатилетним пареньком добровольно ушел на фронт.
Она читала при свете лампы с огромным абажуром, укрепленным на толстой и высокой подставке из красного дерева. Вид этой девушки с красивым, спокойным лицом, ее безмятежная поза, волосы, лежащие на спине, и пальцы ее, тонкие и белые, — все это не вязалось с техникой подрывного дела или упражнениями на тырсе[3] в нанесении ударов ножом с ручкой, обтянутой резиной. Когда Михайлова замечала капитана, она вскакивала и вытягивалась, как это и полагается при появлении командира. Жаворонков, небрежно кивнув, проходил мимо. Опять раздражающее негодование появлялось в нем. Этот сильный человек с красным, сухим лицом спортсмена, правда, немного усталым и грустным, был жестким и требовательным и к самому себе. Капитан предпочитал действовать в одиночку. Он имел на это право.
Холодной болью застыла в сердце капитана смерть его жены и ребенка: их раздавили в пограничном поселке 22 июня железными лапами немецкие танки. Капитан стыдился своего горя. Он не хотел, чтобы его несчастье служило причиной его бесстрашия. Поэтому он обманывал своих товарищей. Он сказал себе: «Жену мою, ребенка не убили, они живы. Я не мелкий человек. Я такой же, как все. Я должен драться спокойно». И он не был мелким человеком.
Всю свою жизненную силу он сосредоточил на чувстве мести. Таких людей, с обагренным сердцем, гордых, скорбящих и сильных, немало на этой войне. Добрый, веселый, хороший мой народ! Какой же бедой ожесточили твое сердце! И вот сейчас, шагая за ползущей радисткой, капитан старался не размышлять ни о чем, что могло бы помешать ему обдумать свое поведение. Он голоден, слаб, измучен длинным переходом. Конечно, Михайлова рассчитывает на его помощь. Но ведь она не знает, что капитан так слаб. Сказать все?
Ну нет! Лучше заставить ее как-нибудь подтянуться, а там он соберется с силами, и, может быть, как-нибудь удастся… В отвесном скате балки весенние воды промыли нечто вроде ниши. Жесткие корни деревьев свисали над головой, то тощие, как шпагат, то перекрученные и жилистые, похожие на пучки ржавых тросов. Ледяной навес закрывал нишу снаружи. Днем свет проникал сюда, как в остекленную оранжерею. Здесь было чисто, сухо, лежала подстилка из еловых ветвей. Квадратный ящик рации, спальный мешок, лыжи, прислоненные к стене. И, похлопав рукой по подстилке, сказал: — Садитесь и разувайтесь. Я должен знать, куда вы годитесь с такой ногой.
И потом… — Знаете, — сказал капитан, — договоримся с самого начала: меньше разговаривайте. Веревка у вас есть? Капитан поднял руку, оторвал кусок тонкого корня, перевязал им ногу, обмотанную шарфом, и объявил: — Хорошо держится! Потом он вытащил лыжи наружу и что-то мастерил, орудуя ножом. Вернулся, взял рацию и сказал: — Можно ехать. Я уже несколько дней… — Понятно, — сказал капитан. После часа ходьбы капитан понял, что дела его плохи. И хотя девушка, лежа на лыжах вернее, на санях, сделанных из лыж , помогала ему, отталкиваясь руками, силы его покинули: ноги дрожали, а сердце колотилось так, что, казалось, застревало в глотке. Капитан посмотрел на часы и сказал: — Не худо бы выпить горячего.
Водки я вам все равно не дам. Выкопав в снегу яму, он прорыл палкой дымоход и забросал его отверстие зелеными ветвями и снегом. Ветви и снег должны были фильтровать дым, тогда он будет невидимым. Наломав сухих веток, капитан положил их в яму, потом вынул из кармана шелковый мешочек с пушечным полузарядом и, насыпав горсть пороха крупной резки на ветки, поднес спичку. Пламя зашипело, облизывая ветки. Поставив на костер банку из-под тола, капитан кидал в нее сосульки и куски льда. Потом он вынул сухарь, завернул его в платок и, положив на пень, стал бить по сухарю черенком ножа. Крошки он высыпал в кипящую воду и стал размешивать. Сняв банку с огня, он поставил ее в снег, чтобы остудить.
Он зажарил птицу на костре. Капитан поколебался, потом задумчиво произнес: — Пожалуй, это будет справедливо.
Стало холодно. Лужи застывали, и лед громко хрустел под ногами.
Мокрые ветви обмерзли: когда он отводил их рукой, они звенели. И как ни пытался капитан идти бесшумно, каждый шаг сопровождался хрустом и звоном. Взошла луна. Лес засверкал.
Бесчисленные сосульки и обледеневшие лужи, отражая лунный свет, горели холодным огнем, как пилястры на колоннах станции метро «Дворец Советов». Где-то в этом квадрате должен был находиться радист. Но разве найдешь его сразу, если этот квадрат равен четырем километрам? Вероятно, радист выкопал себе логовище не менее тайное, чем нора у зверя.
Не будет же он ходить и кричать в лесу: «Эй, товарищ! Где ты там? Он злился на радиста, которого так трудно разыскать, но еще больше разозлился бы, если бы радиста удалось обнаружить сразу. Запнувшись о валежник, погребенный под заскорузлым снегом, капитан упал.
И когда с трудом поднимался, упираясь руками в снег, за спиной его раздался металлический щелчок пистолета. Но капитан странно вел себя: не оборачиваясь, он растирал ушибленное колено; когда, все так же шепотом, ему приказали на немецком языке поднять вверх руки, капитан обернулся и сказал насмешливо: — Если человек лежит, при чем тут «хальт»? Нужно сразу кидаться на него и бить из пистолета, завернув пистолет в шапку, — тогда выстрел будет глухой, тихий. А кроме того, немец кричит «хальт» громко, чтобы услышал сосед и в случае чего пришел па помощь.
Учат вас, учат, а толку… — И капитан поднялся. Пароль произнес он одними губами.
Ведь пожалеет себя! Разве можно себя, такую... Чтобы отделаться от Михайловой, он перевел ее в группу радисток.
Курсы десантников располагались в одном из подмосковных домов отдыха. Крылатые остекленные веранды, красные дорожки внутри, яркая, лакированная мебель — вся эта обстановка, не потерявшая еще всей прелести мирной жизни, располагала по вечерам к развлечениям. И если бы не военная форма, то можно было подумать, что это обычный канун выходного дня в солидном подмосковном доме отдыха. Стучали зенитки, и белое пламя прожекторов копалось в небе своими негнущимися щупальцами, — но об этом можно было не думать. После занятий Михайлова часто сидела на диване в гостиной, с поджатыми ногами и с книгой в руках.
Она читала при свете лампы с огромным абажуром, укрепленной на толстой и высокой подставке из красного дерева. Вид этой девушки с красивым спокойным лицом, ее безмятежная поза, волосы, лежащие на спине, и пальцы ее, тонкие и белые, — все это не вязалось с техникой подрывного дела или нанесением по тырсе ударов ножом с ручкой, обтянутой резиной. Когда Михайлова замечала капитана, она вскакивала и вытягивалась, как это и полагается при появлении командира. Жаворонков, небрежно кивнув, проходил мимо. Этот сильный человек с красным, сухим лицом спортсмена, правда, немного усталым и грустным, был жестоким и требовательным не только к подчиненным, но и к себе самому.
Капитан предпочитал действовать в одиночку. Он имел на это прево. Холодной болью застыла в сердце капитана смерть его жены и ребенка: двадцать второго июня немецкие танки раздавили их в пограничном поселке. Капитан молчал о своем горе. Он не хотел, чтобы его несчастье служило причиной его бесстрашия.
Поэтому он обманывал своих товарищей. Он сказал себе: «Жену мою, ребенка не убили, они живы. Я не мелкий человек. Я такой же, как все. Я должен драться спокойно».
И он не был мелким человеком. Всю свою жизненную силу он сосредоточил на борьбе с врагом. Таких людей, с обагренным сердцем, гордых, скорбящих и сильных, немало на войне. Добрый, веселый, хороший мой народ! Какой же бедой ожесточил враг твое сердце!
И вот сейчас, шагая за ползущей радисткой, капитан старался не размышлять ни о чем, что могло бы помешать ему обдумать свое положение. Он голоден, слаб, измучен длинным переходом. Конечно, она рассчитывает на его помощь. Но ведь она не знает, что он никуда не годится. Сказать все?
Ну, нет! В отвесном скате балки весенние воды промыли нечто вроде ниши. Жесткие корни деревьев свисали над головой, то тощие, как шпагат, то перекрученные и жилистые, похожие на пучки ржавых тросов. Ледяной навес закрывал нишу снаружи. Днем свет проникал сюда, как в стеклянную оранжерею.
Здесь было чисто, сухо, лежала подстилка из еловых ветвей. Квадратный ящик рации, спальный мешок, лыжи, прислоненные к стене. И, похлопав рукой по подстилке, сказал: — Садитесь и разувайтесь. Я должен знать, куда вы годитесь с такой ногой. И потом...
Веревка у вас есть? Капитан поднял руку, оторвал кусок тонкого корня, перевязал им ногу, обмотанную шарфом, и объявил: — Хорошо держится! Вернулся, взял рацию и сказал: — Можно ехать. Я уже несколько дней... После часа ходьбы капитан понял, что дела его плохи.
И хотя девушка, лежа на лыжах вернее — на санях, сделанных из лыж , помогала ему, отталкиваясь руками, силы его покинули. Ноги дрожали, а сердце колотилось так, что было трудно дышать. Если дальше буду храбриться, дело кончится совсем скверно». Капитан посмотрел на часы и сказал: — Не худо бы выпить горячего. Выкопав в снегу яму, он прорыл палкой дымоход и забросал его отверстие зелеными ветвями и снегом.
Ветви и снег должны были фильтровать дым, тогда он будет невидимым. Наломав сухих веток, капитан положил их в яму, потом вынул из кармана шелковый мешочек с пушечным полузарядом и, насыпав горсть пороха крупной резки на ветви, поднес спичку. Пламя зашипело, облизав ветви. Поставив на костер жестяную банку, капитан кидал в нее сосульки и куски льда. Потом он вынул сухарь, завернув его в платок, и, положив на пень, стал бить по сухарю черенком ножа.
Вадим Кожевников. МАРТ – АПРЕЛЬ
апрель: $b рассказы $c Вадим Кожевников ; [Рис. Март- апрель (текст изд. 1944 г.). Жанр: Проза / О войне, год. Март- апрель (текст изд. 1944 г.). Жанр: О войне издательство -, год 2004.
В.Кожевников . Март-апрель.
| Март-апрель читать онлайн бесплатно, автор Вадим Кожевников | Флибуста | Март-апрель (текст изд. 1944 г.) Изодранный комбинезон, прогоревший во время ночевок у костра, свободно болтался на похудевшем капитане Петре Федоровиче Жаворонкове. |
| Вадим Кожевников. МАРТ – АПРЕЛЬ | Читай книгу Вадим Кожевников Март-апрель онлайн полностью бесплатно на сайте. |
Читать онлайн «Март-апрель»
Вадим Кожевников Март-апрель (текст изд. 1944 г.) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg. апрель (текст изд. Вадим Кожевников. Март-апрель (текст изд. апрель (текст изд. 1944 г.) Кожевников Вадим Михайлович.
Вадим Кожевников: другие книги автора
- Март-апрель | Кожевников Вадим | скачать книгу
- Март- апрель (текст изд. 1944 г.) [Вадим Михайлович Кожевников] (fb2) читать онлайн
- Похожие книги:
- Март- апрель (текст изд. 1944 г.): краткое содержание, описание и аннотация
- Март-апрель читать онлайн бесплатно, автор Вадим Кожевников | Флибуста
- Кожевников ВадимМарт-апрель
Вадим Кожевников. Март-апрель
Share Flag Next Entry. Вадим Кожевников, "Март-апрель" (1943). Читать страницу 1 онлайн. Вадим Кожевников Март-апрель (текст изд. 1944 г.) Изодранный комбинезон, прогоревший во время ночевок у костра, свободно болтался на похудевшем капитане Петре Федоровиче Жаворонкове. христианский памятник в Китае (в соавт. с В. А. Кожевниковым). Там же, март-апрель 1980 г., с. 48. Вадим Кожевников. Март – апрель. ⇐ ПредыдущаяСтр 7 из 24Следующая ⇒. Март-апрель / полная версия.
Читать онлайн Март-апрель бесплатно
В лесу спокойно. Капитан недовольно поморщился и пошел вслед за ползущим человеком. Потом он насмешливо спросил: — Ты что ж, босиком бегал? У меня валенок и слетел… еще в воздухе. Как это ты еще штаны не потерял. Радист сел, опираясь руками о снег, и с обидой в голосе сказал: — Я, товарищ капитан, и не собираюсь отсюда уходить. Оставьте провиант и можете отправляться дальше. Когда нога заживет, я и сама доберусь. Засекли немцы рацию, понятно?
Лицо что-то знакомое. Девушка ничего не ответила. Она ползла, проваливаясь по самые плечи в снег. Раздражение сменилось у капитана другим чувством, менее определенным, но более беспокойным. Он помнил эту Михайлову у себя на базе, среди курсантов. Она с самого начала вызывала у него чувство неприязни, даже больше — негодования. Он никак не мог понять, зачем она на базе — высокая, красивая, даже очень красивая, с гордо поднятой головой и ярким, большим, резко очерченным ртом, от которого трудно отвести взгляд. У нее была неприятная манера смотреть прямо в глаза.
Неприятная не потому, что видеть такие глаза противно, — напротив, большие, внимательные и спокойные, с золотистыми искорками вокруг больших зрачков, они были очень хороши. Но плохо то, что пристального взгляда их капитан не выдерживал. И девушка это замечала. А потом эта манера носить волосы, пышные, блестящие и тоже золотистые, выпустив их за воротник шинели! Сколько раз говорил капитан: — Подберите волосы. Военная форма — это не маскарадный костюм. Правда, занималась Михайлова старательно. Оставаясь после занятий, она часто обращалась к капитану с вопросами довольно толковыми.
Но капитан, убежденный в том, что знания ей не пригодятся, отвечал кратко, резко, все время поглядывая на часы. Начальник курсов сделал замечание капитану за то, что он уделяет Михайловой так мало внимания. Обстановка может приказать собственноручно ликвидироваться. А она? Разве она сможет? Ведь пожалеет себя! Разве можно себя, такую… — И капитан сбился. Чтобы отделаться от Михайловой, он перевел ее в группу радисток.
Курсы десантников располагались в одном из подмосковных домов отдыха. Крылатые остекленные веранды, красивые дорожки внутри, яркая лакированная мебель — вся эта обстановка, не потерявшая еще прелести мирной жизни, располагала по вечерам к развлечениям. Кто-нибудь садился за рояль, и начинались танцы. И если бы не военная форма, то можно было подумать, что это обычный канун обычного выходного дня. Стучали зенитки, и белое пламя прожекторов копалось в небе своими негнущимися щупальцами, но об этом можно было не думать. После занятий Михайлова часто сидела на диване в гостиной, с поджатыми ногами и с книгой в руках. Она читала при свете лампы с огромным абажуром, укрепленной на толстой и высокой подставке из красного дерева. Вид этой девушки с красивым, спокойным лицом, ее безмятежная поза, волосы, лежащие на спине, и пальцы ее, тонкие и белые, — все это не вязалось с техникой подрывного дела или нанесением по тырсе ударов ножом с ручкой, обтянутой резиной.
Когда Михайлова замечала капитана, она вскакивала и вытягивалась, как это и полагается при появлении командира. Жаворонков, небрежно кивнув, проходил мимо. Этот сильный человек с красным, сухим лицом спортсмена, правда, немного усталым и грустным, был жестким и требовательным и к себе самому… Капитан предпочитал действовать в одиночку. Он имел на это право. Холодной болью застыла в сердце капитана смерть его жены и ребенка: их раздавили в пограничном поселке 22 июня железными лапами немецкие танки. Капитан молчал о своем горе. Он не хотел, чтобы его несчастье служило побудительной причиной его бесстрашия. Поэтому он и обманывал своих товарищей.
Он сказал себе: «Я такой же, как все. Я должен драться спокойно». Всю свою жизненную силу он сосредоточил на борьбе с врагом. Таких людей, гордых, скорбящих и сильных, немало на этой войне. Добрый, веселый, хороший мой народ! Какой же бедой ожесточили враги твое сердце! И вот сейчас, шагая за ползущей радисткой, капитан старался не размышлять ни о чем, что могло бы помешать ему обдумать свое поведение. Он голоден, слаб, измучен длинным переходом.
Конечно, Михайлова рассчитывает на его помощь. Но ведь она не знает, что и он никуда не годится. Сказать все?
Капитан в отряде считался человеком мало симпатичным. Неразговорчивый, сдержанный, он не располагал и других к дружеской откровенности. Для новичков, впервые отправляющихся в рейд, он не искал ласковых, ободряющих слов.
Возвращаясь после задания, капитан старался избегать восторженных встреч. Уклоняясь от объятой, он бормотал: — Побриться бы надо, а то щеки, как у ежа, — и поспешно проходил к себе. О работе в тылу у немцев он не любил рассказывать и ограничивался рапортом начальнику. Отдыхая после задания, отлеживался у себя на койке; к обеду выходил угрюмый, точно все еще недоспавший. Одно время распространился слух, казалось бы оправдывающий и по-новому объясняющий поведение капитана: будто в первые дни войны его семья была уничтожена немцами. Узнав об этих разговорах, капитан вышел к обеду с письмом в руках.
Отхлебывая суп и держа перед глазами письмо, он нарочито громко сообщил: — Жена пишет. Все переглянулись, многие — разочарованно, потому что хотелось верить: капитан потому такой нелюдимый, что его постигло несчастье. А несчастья никакого, выходит, не было. А потом капитан не любил скрипки.
Оставалось только разыскать радиста-метеоролога, сброшенного сюда также с парашютом два месяца назад. Последние четыре дня Жаворонков ничего не ел. Шагая по мокрому лесу, голодными глазами косился он на белые стволы берез, кору которых — он знал — можно истолочь, сварить в банке и потом есть, как горькую кашу, пахнущую деревом и деревянную на вкус… Размышляя в трудные минуты, капитан обращался к себе, как к спутнику, достойному и мужественному. Привыкнув к длительному одиночеству, капитан мог беседовать с самим собой до тех пор, пока не уставал или, как он признавался себе, не начинал говорить глупостей. Капитану казалось, что тот, второй, очень неплохой парень, добрый, душевный. Лишь изредка капитан грубо прерывал себя: «Болтать-то болтай, но и по сторонам поглядывай! Но мнение капитана о своем двойнике — душевном, все быстро схватывающем и очень отзывчивом парне — несколько расходилось с мнением товарищей. Капитан в отряде считался человеком мало симпатичным. Неразговорчивый, сдержанный, он не располагал и других к дружеской откровенности.
Все переглянулись, многие — разочарованно, потому что хотелось верить: капитан потому такой нелюдимый, что его постигло несчастье. А несчастья никакого, выходит, не было. А потом капитан не любил скрипки. Звук удара смычка действовал на него так же, как на иных действует звук лезвия ножа, проведенного по стеклу. Топкая почва, ямы, заполненные грязной водой, дряблый, размокший снег. Тоскливо брести по этим одичавшим местам одинокому, усталому, измученному человеку! Но капитан умышленно выбирал эти дикие места, где встреча с немцами менее вероятна. И чем заброшеннее и забытее выглядела земля, тем поступь капитана была увереннее. Вот только голод начинал мучить. Капитан временами плохо видел. Он останавливался, тер глаза и, когда это не помогало, колотил себя кулаком в шерстяной рукавице по скулам, чтобы восстановить кровообращение. Спускаясь в балку, капитан наклонился к крохотном водопаду, стекавшему с ледяной бахромы откоса, и стал пить воду, ощущая тошнотный, пресный вкус талого снега. Но он продолжал пить, хотя ему и не хотелось, — пить только для того, чтобы заполнить пустоту в тоскующем желудке. Тощие тени ложились на мокрый снег.
Лучшая цитата на книгу
- Март- апрель (текст изд. 1944 г.) - Вадим Кожевников
- Вадим Кожевников - Март-апрель
- Март - апрель
- Похожие книги на "Март-апрель"
Март-апрель - Вадим Михайлович Кожевников
Вадим Кожевников «Март-Апрель» Информация о книге: описание, содержание, в каких магазинах можно купить, скачать, читать. Март-апрель, бесплатно и без регистрации. Кожевников Вадим. Март-апрель. Вадим Кожевников Март-апрель Изодранный комбинезон, прогоревший во время ночевок у костра, свободно болтался на капитане Петре Федоровиче Жаворонкове.
Книга Военные рассказы читать онлайн
| Вадим Кожевников. Март-апрель (1964) | Март-апрель. Жанр: Документальные книги / Биографии и Мемуары, год неизвестен. |
| Март-апрель - Вадим Михайлович Кожевников читать полностью онлайн бесплатно без сокращений | Март- апрель (текст изд. |
Вадим Кожевников. Март-апрель
Где-то в этом квадрате должен был находиться радист. Но разве найдешь его сразу, если этот квадрат равен четырем километрам? Вероятно, радист выкопал себе логовище не менее тайное, чем нора у зверя. Не будет же он ходить и кричать в лесу: «Эй, товарищ! Где ты там? Он злился на радиста, которого так трудно разыскать, но еще больше разозлился бы, если бы радиста удалось обнаружить сразу. Запнувшись о валежник, погребенный под заскорузлым снегом, капитан упал. И когда с трудом поднимался, упираясь руками в снег, за спиной его раздался металлический щелчок пистолета. Но капитан странно вел себя: не оборачиваясь, он растирал ушибленное колено; когда, все так же шепотом, ему приказали на немецком языке поднять вверх руки, капитан обернулся и сказал насмешливо: — Если человек лежит, при чем тут «хальт»? Нужно сразу кидаться на него и бить из пистолета, завернув пистолет в шапку, — тогда выстрел будет глухой, тихий. А кроме того, немец кричит «хальт» громко, чтобы услышал сосед и в случае чего пришел па помощь.
Учат вас, учат, а толку… — И капитан поднялся. Пароль произнес он одними губами. Когда получил отзыв, кивнул головой и, взяв на предохранитель, сунул в карман синий «зауэр»[2]. Капитан сердито посмотрел на него: — Ты что же, думал, что только на твою мудрость буду рассчитывать? В лесу спокойно. Капитан хмыкнул и пошел вслед за ползущим на четвереньках человеком. Еще не придавая значения словам радиста, он спросил: — Ты что же, босиком бегал? У меня валенок и слетел… еще в воздухе. Как это еще ты штаны не потерял! Радист сел, опираясь руками о снег, и с обидой в голосе сказал: — Я, товарищ капитан, и не собираюсь отсюда уходить.
Оставьте провиант и можете отправляться дальше. Когда нога заживет, я и сама доберусь. Засекли немцы рацию, понятно?
Капитан в отряде считался человеком мало симпатичным. Неразговорчивый, сдержанный, он не располагал и других к дружеской откровенности.
Для новичков, впервые отправляющихся в рейд, он не находил ласковых, ободряющих слов. Возвращаясь после задания, капитан старался избегать восторженных встреч. Уклоняясь от объятий, он бормотал: - Побриться бы надо, а то щеки как у ежа, - и поспешно проходил к себе. О работе в тылу у немцев он не любил рассказывать и ограничивался рапортом начальнику. Отдыхая после задания, валялся на койке, к обеду выходил заспанный, угрюмый.
Одно время распространился слух, оправдывающий его поведение. Будто в первые дни войны его семья была уничтожена фашистами. Узнав об этих разговорах, капитан вышел к обеду с письмом в руках. Хлебая суп и держа перед глазами письмо, он сообщил: - Жена пишет. Все переглянулись.
И он не был мелким человеком. Всю свою жизненную силу он сосредоточил на чувстве мести. Таких людей, с обагренным сердцем, гордых, скорбящих и сильных, немало на этой войне. Добрый, веселый, хороший мой народ! Какой же бедой ожесточили твое сердце! И вот сейчас, шагая за ползущей радисткой, капитан старался не размышлять ни о чем, что могло бы помешать ему обдумать свое поведение. Он голоден, слаб, измучен длинным переходом. Конечно, Михайлова рассчитывает на его помощь.
Но ведь она не знает, что капитан так слаб. Сказать все? Ну нет! Лучше заставить ее как-нибудь подтянуться, а там он соберется с силами, и, может быть, как-нибудь удастся… В отвесном скате балки весенние воды промыли нечто вроде ниши. Жесткие корни деревьев свисали над головой, то тощие, как шпагат, то перекрученные и жилистые, похожие на пучки ржавых тросов. Ледяной навес закрывал нишу снаружи. Днем свет проникал сюда, как в остекленную оранжерею. Здесь было чисто, сухо, лежала подстилка из еловых ветвей.
Квадратный ящик рации, спальный мешок, лыжи, прислоненные к стене. И, похлопав рукой по подстилке, сказал: — Садитесь и разувайтесь. Я должен знать, куда вы годитесь с такой ногой. И потом… — Знаете, — сказал капитан, — договоримся с самого начала: меньше разговаривайте. Веревка у вас есть? Капитан поднял руку, оторвал кусок тонкого корня, перевязал им ногу, обмотанную шарфом, и объявил: — Хорошо держится! Потом он вытащил лыжи наружу и что-то мастерил, орудуя ножом. Вернулся, взял рацию и сказал: — Можно ехать.
Я уже несколько дней… — Понятно, — сказал капитан. После часа ходьбы капитан понял, что дела его плохи. И хотя девушка, лежа на лыжах вернее, на санях, сделанных из лыж , помогала ему, отталкиваясь руками, силы его покинули: ноги дрожали, а сердце колотилось так, что, казалось, застревало в глотке. Капитан посмотрел на часы и сказал: — Не худо бы выпить горячего. Водки я вам все равно не дам. Выкопав в снегу яму, он прорыл палкой дымоход и забросал его отверстие зелеными ветвями и снегом. Ветви и снег должны были фильтровать дым, тогда он будет невидимым. Наломав сухих веток, капитан положил их в яму, потом вынул из кармана шелковый мешочек с пушечным полузарядом и, насыпав горсть пороха крупной резки на ветки, поднес спичку.
Пламя зашипело, облизывая ветки. Поставив на костер банку из-под тола, капитан кидал в нее сосульки и куски льда. Потом он вынул сухарь, завернул его в платок и, положив на пень, стал бить по сухарю черенком ножа. Крошки он высыпал в кипящую воду и стал размешивать. Сняв банку с огня, он поставил ее в снег, чтобы остудить. Он зажарил птицу на костре. Капитан поколебался, потом задумчиво произнес: — Пожалуй, это будет справедливо. Закурив, он повеселел и спросил: — Ну, как нога?
Всю ночь капитан тащил за собой лыжи, а девушка, кажется, дремала. На рассвете капитан остановился в овраге. Огромная сосна, вывернутая бурей, лежала на земле. Под мощными корнями оказалась впадина. Капитан выгреб из ямы снег, наломал ветвей и постелил на них плащ-палатку. Девушка начала выбираться из своего спального мешка. Девушка подошла и сказала: — Я лягу с вами, так будет теплее. А накроемся мешком.
А волосы мои вам не мешают. Шорох тающего снега, стук капель. По снегу, как дым, бродят тени облаков… Капитан спал, прижав кулак к губам, и лицо у него было усталое, измученное. Девушка наклонилась и осторожно просунула свою руку под его голову. С ветви дерева, склоненного над ямой, падали на лицо спящего тяжелые капли воды. Девушка освободила руку и подставила ладонь, защищая лицо спящего. Когда в ладони скапливалась вода, она осторожно выплескивала ее. Капитан проснулся, сел и стал тереть лицо ладонями.
Но мнение капитана о своем двойнике — душевном, все быстро схватывающем и очень отзывчивом парне — несколько расходилось с мнением товарищей. Капитан в отряде считался человеком мало симпатичным. Неразговорчивый, сдержанный, он не располагал и других к дружеской откровенности. Для новичков, впервые отправляющихся в рейд, он не искал ласковых, ободряющих слов. Возвращаясь после задания, капитан старался избегать восторженных встреч. Уклоняясь от объятой, он бормотал: — Побриться бы надо, а то щеки, как у ежа, — и поспешно проходил к себе.
О работе в тылу у немцев он не любил рассказывать и ограничивался рапортом начальнику. Отдыхая после задания, отлеживался у себя на койке; к обеду выходил угрюмый, точно все еще недоспавший. Одно время распространился слух, казалось бы оправдывающий и по-новому объясняющий поведение капитана: будто в первые дни войны его семья была уничтожена немцами. Узнав об этих разговорах, капитан вышел к обеду с письмом в руках. Отхлебывая суп и держа перед глазами письмо, он нарочито громко сообщил: — Жена пишет. Все переглянулись, многие — разочарованно, потому что хотелось верить: капитан потому такой нелюдимый, что его постигло несчастье.
А несчастья никакого, выходит, не было. А потом капитан не любил скрипки. Звук удара смычка действовал на него так же, как на иных действует звук лезвия ножа, проведенного по стеклу. Топкая почва, ямы, заполненные грязной водой, дряблый, размокший снег. Тоскливо брести по этим одичавшим местам одинокому, усталому, измученному человеку! Но капитан умышленно выбирал эти дикие места, где встреча с немцами менее вероятна.
И чем заброшеннее и забытее выглядела земля, тем поступь капитана была увереннее. Вот только голод начинал мучить. Капитан временами плохо видел.
Март-апрель Рассказ
| Книга Март-апрель (Кожевников Вадим) - большая электронная библиотека | апрель (текст изд. 1944 г.) перейдите по указанной ниже ссылке. |
| Читать онлайн "Март-апрель (текст изд. 1944 г.)" - Кожевников Вадим Михайлович - RuLit - Страница 1 | Вадим Кожевников. Март-апрель. Изодранный комбинезон, прогоревший во время ночевок у костра, свободно болтался на капитане Петре Федоровиче Жаворонкове. |
Вадим Кожевников. МАРТ – АПРЕЛЬ
читать интересную книгу автора (Кожевников Вадим). Бесплатно читать книги популярного автора Кожевников Вадим Михайлович. Без регистрации и без смс в онлайн библиотеке Март-апрель (В.М. Кожевников). Очень краткое содержание. апрель (текст изд. 1944 г.) - Кожевников Вадим Михайлович. 1944 год, Военная проза, Проза. ― март-апрель ―. Изодранный комбинезон, прогоревший во время ночевок у костра, свободно болтался на похудевшем капитане Петре Федоровиче Жаворонкове. Изодранный комбинезон, прогоревший во время ночевок у костра, свободно болтался на похудевшем капитане Петре Федоровиче Жаворонкове. Отросшая борода и почерневшие от въевшейся грязи морщины делали лицо капитана старческим. В марте со специальным.
В.Кожевников . Март-апрель.
Шагая по мокрому лесу, голодными глазами косился он на белые стволы берез, кору которых — он знал — можно истолочь, сварить в банке и потом есть, как горькую кашу, пахнущую деревом и деревянную на вкус… Размышляя в трудные минуты, капитан обращался к себе, как к спутнику, достойному и мужественному. Привыкнув к длительному одиночеству, капитан мог беседовать с самим собой до тех пор, пока не уставал или, как он признавался себе, не начинал говорить глупостей. Капитану казалось, что тот, второй, очень неплохой парень, добрый, душевный. Лишь изредка капитан грубо прерывал себя: «Болтать-то болтай, но и по сторонам поглядывай! Но мнение капитана о своем двойнике — душевном, все быстро схватывающем и очень отзывчивом парне — несколько расходилось с мнением товарищей. Капитан в отряде считался человеком мало симпатичным. Неразговорчивый, сдержанный, он не располагал и других к дружеской откровенности. Для новичков, впервые отправляющихся в рейд, он не искал ласковых, ободряющих слов. Возвращаясь после задания, капитан старался избегать восторженных встреч.
Уклоняясь от объятой, он бормотал: — Побриться бы надо, а то щеки, как у ежа, — и поспешно проходил к себе. О работе в тылу у немцев он не любил рассказывать и ограничивался рапортом начальнику. Отдыхая после задания, отлеживался у себя на койке; к обеду выходил угрюмый, точно все еще недоспавший. Одно время распространился слух, казалось бы оправдывающий и по-новому объясняющий поведение капитана: будто в первые дни войны его семья была уничтожена немцами. Узнав об этих разговорах, капитан вышел к обеду с письмом в руках.
Найдет ли Скунс Людоеда, не станет ли сам его очередной жертвой? Это и многое другое вы найдете в книге Год Людоеда.
Детская тема Петр Кожевников.
Пламя зашипело, облизав ветви. Поставив на костер жестяную банку, капитан кидал в нее сосульки и куски льда. Потом он вынул сухарь, завернул его в платок и, положив на пень, стал бить по сухарю черенком ножа. Крошки он высыпал в кипящую воду и стал размешивать. Сняв банку с огня, он поставил ее в снег, чтобы остудить. К вечеру ему удалось убить старого грача. Он зажарил птицу на костре.
Капитан поколебался, потом задумчиво произнес: — Пожалуй, это будет справедливо. Закурив, он повеселел и спросил: — Ну, как нога? Всю ночь капитан тащил за собой лыжи, и девушка, кажется, дремала. На рассвете капитан остановился в овраге. Огромная сосна, вывернутая бурей, лежала на земле. Под мощными корнями оказалась впадина. Капитан выгреб из ямы снег, наломал ветвей и постелил на них плащ-палатку. Девушка начала выбираться из своего спального мешка.
Девушка подошла и сказала: — Я лягу с вами, так будет теплее. И накроемся мешком. А волосы мои вам не мешают. Шорох тающего снега, стук капель. По снегу, как дым, бродили тени облаков. Капитан спал, прижав кулак к губам, и лицо у него было усталое, измученное. Девушка наклонилась и осторожно просунула свою руку под его голову. С ветви дерева, склоненного над ямой, падали на лицо спящего тяжелые капли воды.
Девушка освободила руку и подставила ладонь, защищая его лицо. Когда в ладони скапливалась вода, она осторожно выплескивала ее. Капитан проснулся, сел и стал тереть лицо ладонями. Ему не хотелось вспоминать про этот случай. Дело было так. В августе капитан подорвал крупный немецкий склад боеприпасов. Его контузило взрывной волной, неузнаваемо обожгло пламенем. Он лежал в тлеющей, черной одежде, когда немецкие санитары подобрали его и вместе с пострадавшими немецкими солдатами отнесли в госпиталь.
Он пролежал три недели, притворяясь глухонемым. Потом врачи установили, что он не потерял слуха. Гестаповцы расстреляли Жаворонкова вместе с тремя немецкими солдатами-симулянтами. Ночью тяжело раненный капитан выбрался изо рва и полз двадцать километров до места явки. Чтобы прекратить разговор, он спросил: — Нога все болит? Когда понадобится, вы у меня еще побегаете. Капитан снова впрягся в сани и заковылял по талому снегу. Шел дождь со снегом.
Ноги разъезжались. Капитан часто проваливался в выбоины, наполненные мокрой снежной кашей. Было тускло и серо. И капитан с тоской думал о том, удастся ли им переправиться через реку, вероятно, поверх льда уже покрытую водой. На дороге лежала убитая лошадь. Капитан присел возле нее на корточки, вытащил нож. Он поджарил тонкие ломтики мяса, насадив их на стержень антенны, как на вертел. Потом он поднялся и сказал: — Я пойду посмотрю, что там, а вы оставайтесь.
Я уже как-то привыкла быть вместе. Без глупостей, — пробормотал капитан. Но это больше относилось к нему самому, потому что он смутился. Вернулся он ночью. Девушка сидела на санях, держа пистолет в руке. Увидев капитана, она улыбнулась и встала. Он закурил и сказал, недоверчиво глядя на девушку: — Штука-то какая. Немцы недалеко отсюда аэродром оборудовали.
Михайлова сняла шапку, надела наушники. Через несколько минут она спросила, что передавать. Капитан присел рядом с ней. Стукнув кулаком по ладони, он сказал: — Одним словом, так: карта раскисла от воды. Квадрат расположения аэродрома определить не могу.
Сказать все? Ну, нет! В отвесном скате балки весенние воды промыли нечто вроде ниши. Жесткие корни деревьев свисали над головой, то тощие, как шпагат, то перекрученные и жилистые, похожие на пучки ржавых тросов. Ледяной навес закрывал нишу снаружи.
Днем свет проникал сюда, как в стеклянную оранжерею. Здесь было чисто, сухо, лежала подстилка из еловых ветвей. Квадратный ящик рации, спальный мешок, лыжи, прислоненные к стене. И, похлопав рукой по подстилке, сказал: — Садитесь и разувайтесь. Я должен знать, куда вы годитесь с такой ногой. И потом... Веревка у вас есть? Капитан поднял руку, оторвал кусок тонкого корня, перевязал им ногу, обмотанную шарфом, и объявил: — Хорошо держится! Вернулся, взял рацию и сказал: — Можно ехать. Я уже несколько дней...
После часа ходьбы капитан понял, что дела его плохи. И хотя девушка, лежа на лыжах вернее — на санях, сделанных из лыж , помогала ему, отталкиваясь руками, силы его покинули. Ноги дрожали, а сердце колотилось так, что было трудно дышать. Если дальше буду храбриться, дело кончится совсем скверно». Капитан посмотрел на часы и сказал: — Не худо бы выпить горячего. Выкопав в снегу яму, он прорыл палкой дымоход и забросал его отверстие зелеными ветвями и снегом. Ветви и снег должны были фильтровать дым, тогда он будет невидимым. Наломав сухих веток, капитан положил их в яму, потом вынул из кармана шелковый мешочек с пушечным полузарядом и, насыпав горсть пороха крупной резки на ветви, поднес спичку. Пламя зашипело, облизав ветви. Поставив на костер жестяную банку, капитан кидал в нее сосульки и куски льда.
Потом он вынул сухарь, завернув его в платок, и, положив на пень, стал бить по сухарю черенком ножа. Крошки он высыпал в кипящую воду и стал размешивать. Сняв банку с огня, он поставил ее в снег, чтобы остудить. К вечеру ему удалось убить старого грача. Он зажарил птицу на костре. Капитан поколебался, потом задумчиво произнес: — Пожалуй, это будет справедливо, — и съел всю птицу. Закурив, он повеселел и спросил: — Ну, как нога? Всю ночь капитан тащил за собой лыжи, и девушка, кажется, дремала. На рассвете капитан остановился в овраге. Огромная сосна, вывернутая бурей, лежала на земле.
Под мощными корнями оказалась впадина. Девушка начала выбираться из своего спального мешка. Девушка подошла и сказала: — Я лягу с вами, так будет теплее. А накроемся мешком. Вам неудобно? А волосы вам мои не мешают. Шорох тающего снега, стук капель. По снегу, как дым, бродили тени облаков. Капитан спал, прижав кулак к губам, и лицо у него было усталое, измученное. Девушка наклонилась и осторожно просунула свою руку под его голову.
С ветви дерева, склоненного над ямой, падали на лицо спящего тяжелые капли воды. Девушка освободила руку и подставила ладонь, защищая лицо спящего. Когда в ладони скапливалась вода, она осторожно выплескивала ее. Капитан проснулся, сел и стал тереть лицо ладонями. Ему не хотелось вспоминать про этот случай. Дело было так. В августе капитан подорвал крупный немецкий склад боеприпасов. Его контузило взрывной волной, неузнаваемо обожгло пламенем. Он лежал в тлеющей черной одежде, когда немецкие санитары подобрали его и вместе с пострадавшими немецкими солдатами отнесли в госпиталь. Он пролежал три недели, притворяясь глухонемым.
Потом врачи установили, что он не потерял слуха. Ночью тяжело раненный капитан выбрался изо рва и полз двадцать километров до места явки. Чтобы прекратить разговор, он спросил: — Нога все болит?